Урок в форме литературного кафе (по творчеству А. А. Ахматовой); 11 класс
Урок в форме литературного кафе (по творчеству А. А. Ахматовой); 11 класс
Оформление:
кабинет декорируется под кафе: столики белоснежные скатерти, свечи, абажуры, вазы с цветами, фрукты. . . ; на стенах портреты поэтов серебряного века, А. Ахматовой, Н. Гумилёв а и других; реквизит, указывающий на приметы времени; одежда участников под стиль 20-30-х годов; музыкальное оформление.
Цели урока: – в оригинальной форме, напоминающей театральное
действие, познакомить учащихся с поэзией и личностью А. Ахматовой;
– вызвать интерес к её творчеству и к эпохе «серебряного века»;
– совершенствовать навыки выразительного чтения стихов, глубокого проникновения в суть стихотворного творчества;
– способствовать развитию эстетического восприятия
поэзии, формированию образного мышления, раскрытию творческого
потенциала учеников.
•
Эпиграф к уроку: «Я – голос ваш, жар вашего дыханья,
Я – отраженье вашего лица. Напрасных крыл напрасны трепетанья,-
Ведь всё равно я с вами до конца».
А. Ахматова.
Ход урока
Все участники за столиками – они современники поэтессы. Материал подается без участия учителя. Это театральная постановка, где каждый ученик играет свою роль.
А. Ахматова:
Я родилась 11 июня 1889 года, в один год с Чаплином, «Крейцеровой сонатой» Л. Н. Толстого, Эйфелевой башней и, кажется, Элиотом. Мой отец был в то время отставной инженер-механик флота. Годовалым ребенком я была перевезена на Север – в Царское Село. Мои первые впечатления – Царскосельское зелёное великолепие парков, выгон, куда меня водила няня, ипподром, где скакали маленькие пёстрые лошадки, старый вокзал и нечто другое.
(Сентиментальный вальс П. И. Чайковского)
Участник:
Я к розам хочу в тот единственный сад, Где лучшая в мире стоит из оград.
Где статуи помнят меня молодой,
А я их под невскою вижу водой.
В душной тиши между царственных лип
Мне мачт корабельных мерещится скрип.
И лебедь, как прежде, плывёт сквозь века,
Любуясь красой своего двойника.
И замертво спят сотни тысяч шагов,
Врагов и друзей, друзей и врагов.
И шествию теней не видно конца
От вазы гранитной до двери дворца.
Там шепчутся белые ночи мои
О чьей-то высокой и тайной любви.
И всё перламутром и яшмой горит,
Но света источник таинственно скрыт.
Участник:
Узнав, что дочь хочет напечатать подборку стихов в столичном журнале, отец потребовал, чтобы дочь «не позорила славной фамилии. . . ». Ахматова взяла псевдоним, и в русскую литературу вместо Анны Горенко вошла Анна Ахматова.
Ахматова:
Среди моих предков по маминой линии был Ахмат-Хан, потомок Чингиза – последнего правителя Золотой Орды. Я очень гордилась, что я чингизка.
Участник:
Для русского слуха её фамилия звучит экзотично, на восточный лад, но пять открытых «а» завораживали. Она прочно утвердилась в начале русского поэтического алфавита.
К. И. Чуковский:
Анну Андреевну Ахматову я знал с 1912 года. На каком-то литературном вечере подвёл её ко мне её муж, молодой поэт Николай Степанович Гумилёв. Тоненькая, стройная, похожая на робкую 15-летнюю девочку, она ни на шаг не отходила от своего мужа, который тогда при первом знакомстве, назвал её своей ученицей. Прошло 2-3 года, и в её осанке наметилась главная черта её личности – величавость.
Ахматова:
Я выхожу замуж за друга моей юности Николая Степановича Гумилёва. Он любит меня уже три года, и я верю, что моя судьба – быть его женой. Люблю ли я его, я не знаю, но кажется, что люблю.
(вальс Шопена)
Настоящую нежность не спутаешь
Ни с чем, и она тиха.
Ты напрасно бережно кутаешь
Мне плечи и грудь в меха.
И напрасно слова покорные
Говоришь о первой любви.
Как я знаю эти упорные
Ненасытные взгляды твои!
Н. Гумилёв:
Вот я один в вечерний тихий час,
Я буду думать лишь о Вас, о Вас.
Возьмусь за книгу, но прочту «Она».
И вновь душа пьяна и смятенна.
Я брошусь на скрипучую кровать,
Подушка ждёт. . . нет, мне не спать, а ждать.
И крадучись я подойду к окну,
На дымный луг взгляну и на луну.
Вот там, у клумб, Вы мне сказали: «Да»,
И это «да» со мною навсегда.
И вдруг сознанье бросит мне в ответ,
Что Вас покорней не было и нет.
Что Ваше «да», Ваш трепет у сосны,
Ваш поцелуй – лишь бред весны и сны.
Ахматова:
Коля собирается приехать ко мне. Я безумно счастлива. Он пишет непонятные слова, и я хожу с письмом к знакомым, спрашиваю объяснений. Он так любит меня, что даже страшно. Как вы думаете, что скажет папа, когда узнает о моём решении? Если он будет против брака, я убегу, тайно обвенчаюсь с Николя.
Участница:
Помолись о нищей, о потерянной,
О моей живой душе.
Ты, в своих путях уверенный,
Свет узревший в шалаше.
И тебе печально благодарная,
Я за это расскажу потом,
Как меня томила ночь угарная,
Как дышало утро льдом.
Н. Гумилёв:
Из логова Змиева,
Из города Киева
Я взял не жену, а колдунью.
Я думал – забавницу,
Гадал – своенравницу,
Веселую птицу – певунью.
Покликаешь – морщится,
Обнимешь – топорщится,
А выйдет луна – затомится.
И смотрит, и стонет,
Как будто хоронит
Кого-то, и хочет топиться.
Твержу ей: крещёному
С тобой по мудрёному
Возиться теперь мне не в пору.
Снеси-ка истому ты
В днепровские омуты,
На грешную Лысую Гору.
Ахматова:
Я отравлена на всю жизнь, горек яд неразделённой любви. Смогу ли я вновь начать жить? Конечно, нет. Но Гумилёв – моя судьба, и я покорно отдаюсь ей. Не осуждайте мен, если сможете. Я клянусь вам всем для меня святым, что этот несчастный человек будет со мной счастлив.
Участница:
Он любил три вещи на свете:
За вечерней пенье павлинов
И стёртые карты Америки.
Не любил, когда плакали дети,
Не любил чая с малиной
И женской истерики.
А я была его женой
(Музыка Шопена, Прелюдия №4 ми минор) Участник:
Через полгода после свадьбы Н. Гумилёв отправился в Абиссинию. Он был путешественником, охотником на львов и носорогов. Героями его стихов стали открыватели новых земель и флибустьеры, скитальцы-арабы, средневековые рыцари, охотники на африканских зверей и бесстрашные капитаны.
(Этюд ми бемоль мажор Шопен)
Участник:
В полярных морях и на южных,
На изгибах земных зыбей,
Меж базальтовых скал и жемчужных
Шелестят паруса кораблей.
Быстрокрылых ведут капитаны –
Открыватели новых земель,
Для кого не страшны ураганы,
Кто изведал мальстрелы и мель.
Ахматова:
Я обещала, что никогда не помешаю ему уехать, когда он захочет. Ещё для того, как поженились, обещала. Заговорили об одном нашем друге, которого жена не пускала на охоту. Николай Сергеевич спросил: «А ты бы меня пускала?» – «Куда хочешь, когда захочешь».
Участница:
Сегодня мне письма не принесли,
Забыл он написать или уехал,
Весна, как трель серебряного смеха.
Качаются в заливе корабли,
Сегодня мне письма не принесли.
Он был со мной совсем ещё недавно.
Такой влюбленный, ласковый и мой,
Но это было белою зимой,
Теперь весна, и грусть весны отравлена.
Он был со мной ещё совсем недавно.
Ахматова:
Стать бы снова приморской девчонкой,
Туфли на босу ногу надеть.
И закладывать косы коронкой,
И взволнованным голосом петь.
Всё глядеть бы на смуглые главы
Херсонесского храма крыльца.
И не знать, что от счастья и славы
Безнадёжно дряхлеют сердца.
Гумилёв:
Я весь день вспоминаю твои строки о приморской девчонке, они мало того, что нравятся мне, они меня пьянят. Милая Аня, я знаю, ты не любишь и не хочешь понять этого, но мне не только радостно, а и прямо необходимо, по мере того, как ты углубляешься для меня как женщина, укреплять и выдвигать в себе мужчину. Я бы не смог догадаться, что от счастья и славы безнадёжно дряхлеют сердца, но ведь и ты никогда бы, никогда не смогла заняться исследованием страны Галла, понять, увидя луну, что она алмазный щит богини воинов Паллады.
Это было не раз, это будет не раз
В нашей битве, глухой и упорной:
Как всегда, от меня ты теперь отреклась,
Завтра, знаю, вернёшься покорной.
Ахматова:
Тебе покорной! Ты сошёл с ума!
Покорна я одной господней воле.
Я не хочу ни трепета, ни боли.
Мне муж – палач, а дом его – тюрьма.
Но, видишь ли! Ведь я пришла сама. . .
Декабрь рождался, ветры выли в поле.
И было так светло в твоей неволе,
А за окошком сторожила тьма.
Так птица о прозрачное стекло
Всем телом бьётся в зимнее ненастье,
И кровь пятнает белое крыло.
Теперь во мне спокойствие и счастье.
Прощай, мой тихий, ты мне вечно мил
За то, что в дом свой странницу впустил.
Участник:
1914 год. Началась Империалистическая война. В первый же месяц Н. Гумилёв вступает вольно определяющимся в лейб-гвардии уланский полк и направляется в действующую армию. За храбрость он получит два солдатских Георгия.
Гумилёв:
Дорогая моя Анечка, я уже в настоящей армии. Раненых немало, а раны всё какие-то странные: ранят не в грудь, не в голову, как описывают в романах, а в лицо, в руки, в ноги. Под одним нашим уланом пуля пробила седого как раз в тот миг, когда он приподнимался в рыси, секунду до или после, и его бы ранило. Я всё читаю «Илиаду», удивительно подходящее чтение. У ахеян тоже были и окопы, и заграждения, и разведка. Сам я ничего не пишу – лето, война и негде!
А ночью в небе дневном и высоком
Я вижу записи судеб моих.
Я ведаю, что обо мне, далёком,
Звенит Ахматовой сиреневый стих.
(песня А. Вертинского на стихи А. Ахматовой «Чернеет дорога»)
Ахматова:
Не смеялась и не пела, Целый день молчала.
Я всего с тобой хотела
С самого начала:
Беззаботной первой ссоры, Полной светлых бредней,
И безмолвной, черствой, скорой
Трапезы последней.
Не недели, не месяцы – годы
Расставались. И вот, наконец,
Холодок настоящей свободы
И седой над висками венец.
Больше нет ни измен, ни предательств,
И до света не слушаешь ты,
Как струится поток доказательств
Несравненной моей правоты.
И как всегда бывает в дни разрыва,
К нам постучался призрак первых дней,
И ворвалась серебряная ива
Седым великолепием ветвей.
(Песня Д. Тухманоеа на стихи А. Ахматовой «Было душно от жгучего света. . . »)
Участница:
Таинственной невстречи Пустынны торжества, Несказанные речи Безмолвные слова,
Нескрещенные взгляды Не знают, где им лечь,
И только слёзы рады,
Что можно долго течь.
Шиповник Подмосковья, Увы, при чём-то тут,
И всё это любовью Бессмертной назовут.
М. Цветаева:
Дорогая Анна Андреевна! Спасибо за очередное счастье моей жизни – «Подорожник». Не расстаюсь. Вы мой самый любимый поэт. Я понимаю каждое Ваше слово, весь полёт, всю тяжесть.
Ах, как я Вас люблю и как Вам радуюсь, и как мне больно за Вас, и как высоко от Вас. Если были бы журналы, какую я о вас написала!
Мне так жалко, что всё только слова – любовь – я так не могу, я бы хотела
настоящего костра, на котором бы меня сожгли.
О муза плача! Прекраснейшая из муз!
О ты, шальное исчадье ночи белой!
Ты чёрную насылаешь метель на Русь.
И вопли твои вонзаются в нас, как стрелы,
И мы шарахаемся, и глухое: ох! -
Стотысячное – тебе присягает – Анна
Ахматова! – Это имя – огромный вдох.
И вглубь он падает, которая безымянна.
Мы коронованы тем, что одну с тобой
Мы землю топчем, что небо над нами – то же,
И тот, кто ранен смертельно твоей судьбой;
Уже бессмертным на смертное сходит ложе.
В певучем граде моём купола горят,
И Спаса светлого славит слепец бродячий. . .
И я дарю тебе свой колокольный град.
Ахматова! – и сердце своё в придачу.
Ахматова:
Я научилась просто мудро жить, Смотреть на небо и молиться богу,
И долго перед вечером бродить,
Чтоб утомить ненужную тревогу.
Когда шуршат в овраге лопухи,
И никнет гроздь рябины жёлто-красной,
Слагаю я весёлые стихи
О жизни тленной, тленной и прекрасной.
Я восхищаюсь. Лижет мне ладонь Пушистый кот, мурлыкает умильный.
И яркий загорается огонь
На башенке озёрной лесопильни.
Лишь изредка прорезывает тишь
Крик аиста, слетевшего на крышу,
И если в дверь мою ты постучишь,
Мне кажется, я даже не услышу.
Участник:
Начинается разрыв в их отношениях с Гумилёвым. В год развода Анна подарила Гумилёву сборник стихов «Белая стая» с надписью: «Моему дорогому другу Николаю Гумилёву с любовью. Анна Ахматова. 10 июня 1918г. г. Петербург».
Гумилёв:
Твоих волос не смел поцеловать я,
Ни даже сжать холодных тонких рук. . .
И ты ушла в простом и тонком платье, Похожая на древнее Распятье.
Ахматова:
И когда друг друга проклинали
В страсти раскалённой добела, Оба мы ещё не понимали,
Как земля для двух людей мала.
И что память яростная мучит.
Пытка сильных – огненных недуг! –
И в ночи бездонной сердце учит Спрашивать: О, где ушедший друг?
Участник:
Каждый из них пошёл своей дорогой навстречу своей трагедии. Предчувствие ранней смерти не покидало Гумилёва на протяжении ряда лет.
Гумилёв:
Я умру не на постели,
При нотариусе и враче,
А в какой-нибудь дикой щели,
Утонувшей в густом плюще.
Участник:
Он даже не видел того, «кто занят отливанием пули», которая оборвёт его
жизнь.
Гумилёв:
Пуля, им отлитая, просвищет
Над седою вспененной Двиной.
Пуля, им отлитая, отыщет
Грудь мою, она пришла за мной.
Упаду, смертельно затоскую, Прошлое увижу наяву.
Кровь ключом захлещет на сухую Пыльную и мятую траву.
Участник:
Николай Гумилёв был расстрелян 24 августа 1921 года за участие в контрреволюционном заговоре. По последним данным, никаких активных действий против Советской власти поэт не предпринимал. Сам он написал книг не так много, и мы так и не знаем, какой высоты мог достичь Николай Гумилёв.
Гумилёв:
Ещё не раз вы вспомните меня
И весь мой мир, волнующий и странный,
Нелепый мир из песен и огня,
Но меж других единый, необманный.
Ахматова:
Не бывать тебе в живых,
Со снегу не встать: Двадцать восемь штыковых, Огнестрельных пять. Горькую обновушку
Другу сшила я
Любит, любит кровушку Русская земля.
Участница:
Многие друзья уехали за границу, но Ахматова оставить Родину не могла.
Ахматова:
Не с теми я, кто бросил землю
На растерзание врагам.
Их грубой лести я не внемлю,
Им песен я своих не дам.
Но вечно жалок мне изгнанник,
Как заключенный, как больной, Темна твоя дорога, странник, Полынью пахнет хлеб чужой.
А здесь, в глухом чаду пожара Остаток юности губя,
Мы ни единого удара
Не отклонили от себя.
И знаем, что в оценке поздней, Оправдан будет каждый час. . .
Но в мире нет людей бесслёзней, Надменнее и проще нас.
Участник:
Удары сыпались градом. Одним из них было печально знаменитое постановление 1946 года «О журналах «Звезда» и «Ленинград», в котором Ахматову и её стихи буквально осыпали площадной бранью. Услужливые журналисты писали о ней так: «Я полагаю, что социальная среда, вскормившая творчество Ахматовой, – это среда помещичьего гнезда и барского особняка. Мирок Ахматовой необыкновенно узок. Ни широты размаха, ни глубины захвата в творчестве Ахматовой нет».
Ахматова:
И всюду клевета сопутствовала мне,
Её ползучий шаг я слышала во сне,
И в мёртвом городе над беспощадным небом,
Скиталась наугад за кровом и за хлебом.
И отблески её горят во всех глазах,
То как предательство, то как невинный страх.
Я не боюсь её. На каждый вызов новый
Есть у меня ответ, достойный и суровый.
И станет внятен всем её постылый бред,
Чтоб на соседа взгляд не мог поднять сосед,
Чтоб в страшной пустоте моё осталось тело,
Чтобы в последний раз душа моя горела
Земным бессильем, летя в рассветной мгле,
И дикой жалостью к оставленной земле.
Участник:
Сын Анны Ахматовой и Гумилёва стал учёным, а не поэтом, но репрессий не избежал. Его арестовывали трижды: в 1935г. , в 1939г. и последний раз в 1948г. – обвинили в покушении на Жданова. Помнила ли Анна Андреевна свою пророческую «Молитву» 1915г. Тогда она писала о Первой Мировой войне.
Ахматова:
Дай мне горькие годы недуга, Задыханье, бессонницу, жар. Отыми и ребенка и друга, И таинственный песенный дар. . .
Участница:
Эту молитву ей напомнила при встрече Марина Цветаева: «Как вы могли написать: «Отыми и ребенка, и друга, и таинственный песенный дар»? Разве вы не знаете, что в стихах всё сбывается?»
Участник:
Она уже боялась кого-нибудь встретить и полюбить.
Я гибель накликала милым,
И гибли один за другим.
О, горе мне! Эти могилы
Предсказаны словом моим.
Анна Андреевна долгих 17 месяцев провела в тюремных очередях, к сыну.
Ахматова:
И перед этим горем гнутся горы
Но течёт великая река,
Но крепки тюремные затворы,
А за ними – «каторжные норы»
И смертельная тоска.
Для кого-то веет ветер свежий,
Для кого-то нежится закат –
Мы не знаем, мы повсюду те же,
Слышим лишь ключей постылых скрежет Да шаги тяжелые солдат.
Поднимались, как к обедне ранней,
По столице одичалой шли,
Там встречались, мёртвых бездыханней,
Солнце ниже, а Нева туманней,
А надежда всё поёт вдали.
Приговор. . . и сразу слёзы хлынут,
Ото всех уже отделена,
Словно с болью жизнь из сердца вынут.
Но идет. Шатается. Она.
Семнадцать месяцев кричу,
Зову тебя домой.
Кидаюсь в ноги палачу:
Ты сын и ужас мой.
Всё перепуталось навек
И мне не разобрать
Теперь, кто зверь, кто человек,
И долго ль казни ждать.
И только пышные цветы,
И звон кадильный, и следы
Куда-то в никуда
И прямо мне в глаза глядит
И скорбно гибелью грозит
Огромная звезда.
Участник:
Умер Сталин. В жизни Ахматовой происходят перемены. В 1955 году освобождение сына. В 1956г. – выходит новый сборник переводов.
Ахматова:
Тот день всегда необычен, Скрывая скуку, горечь, злость, Поэт – приветливый хозяин, Читатель – благосклонный гость.
Один ведет гостей в хоромы, Другой – под своды шалаша,
А третий – прямо в ночь истомы, Моим – и дыба хороша. . .
Зачем, какие и откуда
И по дороге в никуда,
Что их влечёт, – какое чудо? Какая чёрная звезда?
Но всем им несомненно ясно, Каких за это ждать наград,
Что оставаться здесь опасно,
Что это не Эдемский сад.
И вот поди ж! опять нахлынут,
И этот час неотвратим. . .
И мимоходом сердце вынут Глухим сочувствием своим.
Участница:
В декабре 1964г. Ахматова едет в Италию, где ей присуждена премия. Когда Ахматова прибыла к месту церемонии, она, пополневшая и постаревшая, ужаснулась, что ей нужно преодолеть крутую лестницу древнего Храма.
Ахматова:
Торжественность и величавость момента были таковы, что если бы я чуть заколебалась, меня бы немедленно посадили в кресло и понесли наверх. Такого позора я допустить я не могла. Так я поднялась на вершину славы, задыхаясь и кряхтя.
Участник:
В 1956 году Анне Андреевне вручили диплом почётного доктора Оксфордского университета.
Ахматова:
И кто бы поверил, что я задумана так надолго, и почему я этого не знала. . . прошлое обступает меня и требует чего-то. Теперь, когда всё позади, даже старость, и остались только дряхлость и смерть, оказывается, всё как-то мучительно проясняется (как в первые осенние дни), – люди, события, собственные поступки, целые периоды жизни. И столько горьких и даже страшных чувств возникает при Этом.
Участница:
Опять поминальный приближается час.
Я вижу, я слышу, я чувствую вас:
И ту, что едва до окна довели,
И ту, что родимой не топчет земли,
И ту, что красивой тряхнув головой,
Сказала: «Сюда прихожу как домой».
Хотела бы всех поимённо назвать,
Да отняли список, и негде узнать.
Для них соткала я широкий покров
Из бедных, у них же подслушанных слов.
О них вспоминаю всегда и везде,
О них не забуду и в новой беде.
И если зажмут мой измученный рот,
Которым кричит стомильонный народ,
Пусть так же они поминают меня
В канун моего поминального дня.
А если когда-нибудь в этой стране
Воздвигнуть задумают памятник мне,
Согласье на это даю торжество,
Но только с условьем – не ставить его
Ни около моря, где я родилась:
Последняя с морем разорвана связь,
Ни в Царском саду у заветного пня,
Где тень безутешная ищет меня,
А здесь, где стояла я триста часов
И где для меня не открыли засов.
Затем, что и в смерти блаженной боюсь
Забыть громыханье чёрных Марусь,
Забыть, как постылая хлопала дверь
И выла старуха, как раненый зверь.
И пусть с неподвижных и бронзовых век,
Как слёзы, струится подтаявший снег,
И голубь тюремный пусть гулит вдали,
И тихо идут по Неве корабли.
Примечание: 1. Все учащиеся в классе участвуют в подготовке такого урока и участвуют в нем.
2. Слово учителя на таком нетрадиционном уроке отсутствует, оно лишнее. Учитель присутствует здесь только как режиссер.
Метки: Литература